Мне пришлось вставить и вынуть семь разных передних зубов, прежде чем у меня появился один подходящий. Я мог играть на саксофоне без утечки воздуха.

-

Хауи Монтауг управлял нами некоторое время. Он заплакал, когда через несколько месяцев я сказал ему, что у нас ничего не получилось. Я расстроился, потому что Хауи мне нравился. Спустя годы Хауи заразился СПИДом и решил, что будет принимать определенные таблетки, чтобы избавить себя от боли и унижения долгой, затяжной смерти. Он уже все спланировал и прощался с людьми. Все было назначено на пятницу. В четверг перед тем, как он собирался это сделать, ему позвонили из налоговой службы и сказали, что у него серьезные проблемы, потому что он не платил налоги в течение четырех лет. Хауи спросил, не перезвонят ли они в понедельник, и положил трубку. Он пошел на это. Это было тяжело.

Хауи организовал наш первый концерт за пределами Нью-Йорка, в Торонто. Мы играли в маленькой комнате в отеле Spadina Hotel в течение трех ночей. Промоутера звали Робин Уолл. Мы отыграли два вечера и еще не получили денег. Нам должны были платить после каждого концерта. На следующий день Робин приглашает меня на ланч, объясняет, что произошли какие-то просчеты, и говорит: "Ну, почему бы тебе и ребятам не прийти ко мне домой на барбекю завтра? Будет весело, мы приготовим несколько змей".

Змеи? Он имел в виду бифштексы? Но он повторяет это снова и снова, змеи вместо бифштексов, и вскоре медленный ужас охватывает его. Он спятил. Кто-то сказал мне, что позже его поместили в психушку. Нам так и не заплатили.

Наш первый концерт в Европе - всего одна ночь в Болонье, Италия. Когда мы приезжаем, группа чуть не теряет голову от итальянцев, которые в бешенстве носятся по багажной карусели.

Они толкаются и пихаются, чтобы добраться до своего багажа.

Мы жители Нью-Йорка и не привыкли к таким прикосновениям. "Мы не привыкли к таким прикосновениям. Вы должны прекратить эти странные прикосновения".

Они не трогали нас в Нью-Йорке в аэропорту Кеннеди, прежде чем мы сели в самолет. Они не трогали нас в самолете. Почему, блядь, должно быть нормально, что они трогают и толкают нас сейчас?

Честно говоря, даже кажется, что у некоторых из них усы вдруг стали длиннее на два дюйма.

Затем все становится гораздо более странным.

Нас забирает фургон, за рулем которого сидит обычный парень, а с ним мужчина - думаю, я должен назвать его мужчиной - с бородой на шее, волосами длиной до пояса, высоким раздражающим голосом и грудью.

У меня от него мурашки по коже, и вовсе не потому, что он щеголяет смешением полов, что я нахожу несколько смелым, а потому, что он просто очень жуткий. А жуть - это жуть. Борода на шее - это жутко.

Антон Фиер достает косяк, который он пронес контрабандой. У Антона всегда очень, очень крепкая трава. Та трава, которая заставляет кого-то повернуться к вам и сказать что-то вроде: "Если бы ваши колени сгибались в другую сторону, как бы выглядели стулья?".

Водитель курит и не привык ни к чему подобному. Он слишком накурен.

Мы должны остановиться, чтобы заправиться.

На улице у заправки на тротуаре сидят шесть или семь парней. Похоже, все они работают на заправке. Хотя нет никакой разумной причины для такого количества людей работать на этой заправке посреди пустыни.

Они слышат, как мы говорим друг с другом по-английски, и им это не нравится. Служащие начинают роптать между собой.

Водитель чувствует, что он слишком высок, чтобы управлять машиной, и меняется местами с Шеей Бородой.

Когда наши водители выходят из машины и меняются местами, обслуживающему персоналу очень не нравится то, что они видят.

Это не так уж и здорово.

Все они начинают медленно, угрожающе приближаться к фургону. Кажется, что это может перерасти в насилие. У всех в руках гаечные ключи и другие металлические инструменты.

Мы все под кайфом. Слишком накурены. Что здесь происходит? Мы в реальной опасности?

Мы очень, очень накурены.

Шея Бороды пытается уехать, но не может смириться с мыслью о том, чтобы выехать обратно на шоссе, потому что он так высоко, поэтому он просто ездит кругами, вокруг бензоколонок.

Служащие на заправках становятся все ближе и ближе. Я нахожусь в этой стране уже двадцать минут, а тут такое творится. Я уверен, что в Италии можно прожить несколько сотен лет, и ничего подобного не произойдет.

И тут я думаю: да пошли вы, тупые ублюдки. Это дерьмо уже началось. Вы собираетесь наступать на нас, потому что мы говорим по-английски на вашем маленьком клочке земли во вселенной, и мы и наш маленький друг с бородой на шее и грудью угрожаем, или оскорбляем, или еще Бог знает что? Да пошел ты. Идите в жопу, продолжайте. Сейчас мы вас выебем.

И я оглядываю ребят из группы, которые и так не самые крутые парни, но сейчас они так высоко, что я подозреваю, что они могут понимать язык, на котором говорят белки, лучше, чем то, что происходит в этой ситуации и что они должны делать дальше. Ничем хорошим это не закончится.

У итальянцев есть ломы и гаечные ключи, которые они начинают демонстрировать нам по мере приближения. Шея Бороды наматывает круги вокруг бензоколонки, из его горла вырывается какой-то булькающий звук - нечто среднее между ужасом и пением.

Затем он вдруг набирает скорость, с громким стуком переезжает через бордюр, и мы оказываемся посреди шоссе с проносящимися мимо машинами, которые отчаянно пытаются нас объехать.

Водитель кричит что-то по-итальянски, что, я уверен, близко к "Вы что, чертовы идиоты? Да что с вами такое?"

На это можно было бы ответить: "Нас собирались убить молотками и ломами, мы слишком обкурились, чтобы защищаться, и нами управляет бородач, который булькает". Но это предложение кажется громоздким для перевода.

Добравшись до отеля, мы вздремнули, а затем поужинали потрясающе вкусно.

Мы в Италии! Здесь потрясающе. Я обожаю Болонью.

Я собираюсь переехать сюда, когда состарюсь.

-

Мы с Пикколо решили прогуляться.

"Давайте запишем название отеля, пройдем как можно дальше, а потом возьмем такси".

Записываем название на неоновой мигающей вывеске у отеля: "Albergo".

Мы гуляем несколько часов. Измотанные джетлагами и прогулками, мы ловим